ВЕНОК МATEPИ (цикл стихов)

ВЕНОК МATEPИ
(цикл стихов)

* * *

Сына, говорят, на костре сожгли.
Вечное бесславие палачу!
Я поверить этому не хочу.

Мать позвали пепел убрать с земли,
Подтолкнули к страшному очагу.
Я поверить этому не могу.

Мать слезу, застлавшую взгляд,
Пролила на пепел тот, говорят,
И поднялся юноша, жив-здоров,
Свято верить этому я готов!


* * *

Нашего дома родник — мама моя.
Хлеб и живая вода — мама моя.
Нашего дома раба — мама моя.
И королева двора — мама моя.
Крепость отеческих стен — мама моя.
Ясный огонь очага — мама моя.
Солнца немеркнущий свет— мама моя.
Истинно: мать и отец — мама моя.
Мир и любовь на земле — мама моя.
Матерь сокровищ моих — мама моя.
И богоматерь в дому — мама моя.


* * *

Сердце матери! С чем бы его я сравнил?
Со вселенной? Но больше вселенной оно!
Сколько горя я нехотя ей причинил,
Сколько вытерпеть ей за меня суждено!

Пусть глаза ей отдам, — а в долгу все равно!
Выну сердце, отдам, — и тогда я в долгу!
Мать и Родина, вы для меня — заодно,
Не любить вас, не петь о вас я не могу.


* * *

В ущелье старости, в молчанье, в забытье
спускается она, и никогда отныне
ей не подняться вверх, когда зовут ее
подснежники в горах, банджар-трава в долине.

Я раньше журавля спущусь на Алагяз,
я встану до зари, чтобы в горах Ширака
подснежников нарвать и в полуночныйчас
их отнести в ущелье.старости и мрака.

Я из объятий гор любовно принесу
в объятья матери шальной весны дыханье,
ее цветенья хмель, раздолье и красу,
сиянье всех лугов, всех листьев колыханье.


* * *
Моей матери

Весенние ветры тепло принесли, —
Конец холодам! Двери настежь скорее!
Сегодня я, ветры, от дома вдали,
Пусть мать мою ваше дыханье согреет!

Овейте ее ароматами трав,
Кого, как не мать, вам лелеять влюбленно?
И вы, родники, склоны гор напитав,
Раскиньте у ног ее бархат зеленый!

И вы, голубые фиалки весны,
Целуйте следы ее в благоговенье!
А вы хоть на миг возвратите мне, сны,
Одно материнское прикосновенье!


* * *

Маленькая, кроткая моя,
Просто — мать каких не счесть на свете.
Не сравню родную с солнцем я, —
Тихим огоньком она мне светит.

Но когда внезапно на лету
Горе тучей солнце заслоняет —
Наступающую темноту
Огонек чуть видный разгоняет.

Маленькая, кроткая моя,
Просто — мать, каких не счесть на свете.
С горстку солнца вся-то жизнь твоя.
А душе и днем и ночъю светит.


* * *

Миновали сроки, минул год жестокий,
Ждать не перестала мать свое дитя,
Все на путь глядела, темный путь далекий,
Так и смерть встречала, глаз не отведя.

Между трав высоких над ее могилой
Расцвели весною синих два цветка.
То глаза, тоскуя, снова мать раскрыла —
Все с дороги сына ждет издалека.


ЭКСПРОМТ

Мать моя неграмотна, но впрок
Ей пошла бы грамота едва ль!
Пусть прочесть не сможет этих строк,
Не узнает про мою печаль.


* * *

Я знаю: как бы ни ушел от дама далеко,
Ширакским полем я твоим всегда останусь, мать.
И как бы ни поднялся я под солнцем высоко,
За твой подол я, как дитя, как сын, держусь опять.

Стоишь ты, словно Арагац, ты видишь дальше всех,
Ширакским полем я внизу — у материнских ног.
О мать, ты наверху — зима, ты вековечный снег,
А я у ног твоих — весна, несущийся поток.

Но если ранний снег падет на голову твою,
Цветы полей прольют росу, а я слезу пролью.

Хоть не погиб в бою твой сын, не унесен войной,
Другие голову твою покрыли сединой.
И вот от мира одного я требую — твой сын, —
Чтоб мир на голове твоей не добавлял седин.


* * *

О путник, голову склони,
постой в молчанье.
Здесь упокоена навек
горсть мирозданья.

Здесь сердце матери моей
перед тобою,
дотла сожженное людской
бедой и болью.

Вобравшее вселенной всей
скорбь и страданье.
О путник, голову склони,
постой в молчанье!


* * *

Не спится мне в зимнюю стылую ночь,
бессонна и в небе луна.
Лишь маму я вспомню — и снова невмочь,
и сердцу опять не до сна.

Укрыта кладбищенской слезной землей
она на далекой меже.
Одно хорошо, что холодной зимой
она не замерзнет уже...


* * *

Во сне увидел маму я,
увидел маму я во сне.
Мечта заветная моя
сбылась, и рай явился мне.

Проснулся я, а мамы нет.
Безжалостен слепящий день.
Что сердцу этот яркий свет!
Меня коснулась скорби тень.


* * *

Мать молвила:
— Кто-кто, но ты, сынок,
про день рожденья моего бы мог
не спрашивать. Тебе ль не знать ответ?
У армянина дня рожденья нет.
Как птица феникс, в этом мире он.
Он был убит и наново рожден,
и, возрожденный, он убит был снова,
но жизнью был опять вознагражден.
Веками убивают нас, а мы
вновь воскресаем из могильной тьмы.
И потому не спрашивай меня,
когда я возродилась из огня,
когда я увидала белый свет.
У армянина дня рожденья нет.


* * *

Отдели от души своей, мама, для меня хоть один черенок,
Чтобы горькому древу вселенной я привить доброту твою мог,
Чтоб цвела она, не отцветая, всходы зла и печали тесня,
Чтобы люди любили друг друга беззаветно, как любишь меня.


* * *

Снег тихо падает и к маме
на грудь ложится, чист и сух,
как будто ангелы крылами
легчайший стряхивают пух.

И на могиле, полный скорби,
он застывает — и, живой,
он превращается в надгробье,
в суровый мрамор вековой.

Затем и нежно и безгрешно
летят снега и даль бела,
что праведна и безутешна
жизнь матери моей была.

Затем, высокий и печальный,
снегов медлителен полет,
что и природа отдает
ей, матери, свой долг прощальный.


* * *

Не знают, отчего ты так бледна.
Им звук пустой — тех бедствий времена.
Не знают, и едва ли им поверится,
что в этот век жестокий и лихой
моей надежды слабенькое деревце
ты одеваешь свежею листвой.
Не знают, что душа твоя распята,
что на кресте трех войн она горит.

Осколки от короны Арарата
в груди твоей, и грудь твоя болит.


* * *

Стал бы к матери злым и придирчивым я,
Если б мог я к ней злым и придирчивым стать,
Чтоб не так безоглядно любила меня,
Чтоб не стоило слез ей по мне проливать,

Чтобы, если придется меня потерять,
Не заметила б даже потери своей,
Чтоб ни разу потом и не вспомнила мать
Обо мне, о беспутнейшем из сыновей.

Только станет ли это защитою ей?
Каковы мы ни есть, всех нас матери жаль.
Смерть ребенка ей собственной смерти страшней,
И острее отточенной стали печаль.


* * *

Вот монастырь, вдали от всех дорог
стоящий на высокой горной тверди.
В безмолвии о вечности и смерти
он думает, замшел и одинок.

Прозрачная, подобьем хрусталя,
струится вниз вода с горы печальной,
кристальная, как будто изначально
она струится из монастыря.

Здесь мама побывала и тайком
свои молитвы прошептала Богу.
Ее слеза по горному отрогу
скатилась вниз и стала родником.


* * *

Ни великой любви, ни бессмертной
никогда не встречал у людей,
кроме той — бесконечной, безмерной,
в сердце мамы почившей моей.

Как все суетно в мире, и грустно,
и темно — невозможно понять.
Лишь она навсегда безыскусна,
драгоценна, единственна — мать.

Лишь ее в тишине посещает,
отвечает на боль и на вздох,
лишь ее в темноте освещает,
ей внушает любовь свою Бог.

Всю возможную святость людскую
он вдохнул в глубину ее глаз.
Оттого я сейчас и тоскую,
оттого я и плачу сейчас.

Что мне проку, что память нетленна,
что рыдания сороковин,
если в этой печальной вселенной
я навеки остался один.

Как все горестно в мире, как горек
этот суетный круговорот...
И один человек только дорог —
тот, который уже не придет.


ЧУДО

...И я услышал: в дверь стучали глухо.
— Кто там еще? — спросонок я спросил.
— Я нищая, — какая-то старуха
ответила. — Без крова и без сил.

Впусти меня.
Я встал и отпер сразу,
и разум отказался понимать —
там, в темноте, но видимая глазу
стояла мать умершая. Да, мать!

Я ужаснулся и в ее объятья
упал без чувств. И мать сказала мне:
— Очнись, сынок, и здравствуй. Испытать я
тебя пришла. В кромешной тишине

и нищенкой. Дабы, неуглядимый,
узнал господь — судья добра и зла, —
жива ли совесть у тебя, родимый.
или со мною вместе умерла.


ЭЛЕГИЯ

У родимой реки, и грустна и светла,
ждет-пождет, словно мама, ракита —
ждет, когда я вернусь, и тоскует ветла,
словно мама, тоскою убита.

Я умру в чистом поле, и долю мою
пусть оплачет ракита печальней —
я шакалам пойду на прокорм, воронью,
ненасытной земле чужедальней.

Слез никто не прольет над судьбиною злой,
безымянных никто не помянет.
Вы пройдете по нам, ставшим прахом, землей,
но и с вами такое же станет.

И река, и ветла позабудут о нас,
и у дома родимого лозы.
Воплотимся мы в слезы из маминых глаз,
материнские долгие слезы.

Битвы грянут и минут, и даже больней
будет людям,чем нам, временами.
Наше горе растопчут копыта коней,
и века пронесутся над нами.


* * *

— Нет, не хвали меня, — сказала мать. —
Любая мать — она везде и всюду
вовек пребудет матерью, покуда
ей Бог дарует силу, чтоб дышать.

О господи, что я! Сумела б я,
упав в огонь, испепелясь от света,
спасти чужих сынов, как будто это
мои, мои родные сыновья?

Воспой таких, которые смогли,
едва светясь, как малая лампада,
возжечь по десять звезд у Арарата
во имя нашей завтрашней земли.


* * *

Осветили мрак моих путей
Ясные созвездия детей.
Вдоль пустынных, сумрачных дорог
Пролился журчащий говорок.
Точно рой веселых мотыльков
Вдруг слетел с тяжелых облаков.
Точно маки распустились вдруг
И весну раскинули вокруг.
Я в веселом солнечном кругу.
Вы — ручьи, я — дуб на берегу.
Эй, помедли, время; солнце, стой;
Загорись, о сердце, вновь мечтой!
Ты свело с тем детством сирым счет,
Сколько детств вокруг тебя цветет!


* * *

Еще вчера — горящая лампада
извечного людского милосердья,
надежда, утешение, отрада.
Сегодня — горсточка вселенской тверди.
Нет больше в мире этой силы доброй,
и жалости отныне в мире нет.

С могилы матери восходит свет, подобный
огню лампады, неизбывный свет.


* * *

Погибали надежды мои, но опять, не смолкая,
голос вечной надежды отчаяться мне не дает.
Оставляю открытыми двери и глаз не смыкаю —
может статься, войдет еще мать, может быть, и войдет.

О душа моя, ты — как развалины древнего храма,
и поругана вера, святыни ее сожжены.
Но надеется сердце — может, чудом появится мама
среди тягостной и беспросветной ночной тишины.

Вот что думаю я: если тьма во вселенной такая,
может, матери смерть не найдет и к себе не возьмет?
Оставляю открытыми двери и глаз не смыкаю —
может статься, войдет еще мать, может, вправду войдет.


* * *

Лучи,устремленные прямо
в окно, были в те времена
как спицы, которыми мама
вязала носки для меня.

Все дальше те годы, все дальше,
но в мире холодной тоски
мне солнышко-мама все вяжет,
все вяжет и вяжет носки.

Ах, мама, не надо! Послушай,
душа моя зябнет сильней.
И веет
от солнца
стужей,
точь-в-точь от могилы твоей.